ОТКРОВЕНИЕ

ОТКРОВЕНИЕ – в представлениях монотеистических религий непосредственное волеизъявление трансцендентного божества или исходящая от него информация как абсолютный критерий человеческого поведения и познания.

СТАНОВЛЕНИЕ ИДЕИ ОТКРОВЕНИЯ. Первой предпосылкой концепции откровения является распространенное уже на примитивных ступенях политеизма представление о том, что особые избранники – колдуны, шаманы, духовидцы, сивиллы и т.п. – в состоянии транса могут говорить от лица высшей силы, временно вытесняющей их личность. Из этой архаической практики развивается прорицание, у языческих культурных народов принимающее весьма сложные и регулярные формы (напр., оракулы в Греции). Однако в рамках политеизма понятие откровения было еще невозможным. В языческой мифологии божество есть интегрирующая часть космоса, наделенная в избытке природными силами, но ограниченная и подвластная космической закономерности. Внушаемые таким божеством прорицания хотя и более авторитетны, чем заурядные источники человеческого знания, но принципиально от них не отличаются: во-первых, сфера божественного внушения не отделена от сфер чисто человеческой активности (напр., поэтическое творчество в раннюю эпоху осмыслялось как результат такого внушения, что не находилось в противоречии с мирским характером греческой поэзии), от области простого гадания и т.п., во-вторых, для язычества характерно представление, что бог может намеренно солгать (ср. сон Агамемнона у Гомера, «Илиада», кн. 2, и слова Муз у Гесиода, «Теогония», ст. 27), а если и захочет открыть истину, должен считаться с запретами судьбы (ср. Геродот I, 91, 2); слова этого бога неизменно двусмысленны, он, по выражению Гераклита [ГЕРАКЛИТ] (В 93), «не высказывает и не утаивает, но намекает». На всем протяжении греко-римской полисной классики содержание предсказаний оракулов оставалось в рамках чисто утилитарных вопросов и чуждалось умозрительной проблематики (ср. Плутарх. De Pyth. orac., гл. 26–28).

Следующая необходимая предпосылка концепции откровения – идея сверхчувственной реальности, требующей столь же внечувственного, внеэмпирического познания. Эта тема развита в тех областях древнегреческой (элеаты, традиция Платона [ПЛАТОН]) и древнеиндийской (традиция веданты [ВЕДАНТА]) философии, где имеет место спекулятивная работа над понятием абсолютного бытия («истинно-сущее» – греч. τὸ ὄντως ὄν, санскр. satyasya satyam), сравнительно с которым мир чувств, опыта (а также мир древней мифологии [МИФОЛОГИЯ], не отмежеванный от эмпирии) оказывается «кажимостью», «заблуждением» (δόχος Ксенофана [КСЕНОФАН], avidya веданты). Для того чтобы выйти за пределы окружающей человека «кажимости» и достичь знания об истинно-сущем, необходимо озарение (Парменид [ПАРМЕНИД] облекает эту мистифицированную гносеологию в форму поэтического мифа о странствии философа за пределами космоса). Само понятие истины трансформируется: внеэмпирическая «истина» должна раскрыться в напряженном самоуглублении. На идее сверхчувственного познания зиждется и буддизм [БУДДИЗМ]. Однако все это еще не есть откровение; «сущее» элеатов, Платона, веданты безлично и потому пассивно; если человеку и удается прорвать эмпирическую «иллюзию» и познать «истину», то он обязан этим самоуглублению или же учителю, личность которого, какой бы сверхчеловеческой она ни мыслилась, все же не тождественна самому абсолютному бытию.

Для того чтобы идея откровения получила завершение, необходимо, чтобы это «истинно-сущее» бытие приобрело личностное осмысление: оно должно не только быть объектом «исканий» для человека, но и само активно «искать» его и «открываться» ему (ср. слова Бернарда Клервоского [БЕРНАРД КЛЕРВОСКИЙ] об отношениях Бога и человеческой души: «Ты не искала бы, если бы тебя самое прежде не искали»). Этот шаг был впервые сделан в иудаизме: ветхозаветный Бог – это не только Сущий, но прежде всего «живой», «действующий» Бог, не столько объект созерцания, сколько субъект воли, некоторое «Я» (это определяется отчасти уже спецификой значения др.-евр. глагола hjh, употребленного в знаменитой самохарактеристике Яхве (Исх. 3:14) сравнительно с др.-греч. глаголом εἴναι – «быть»). Именно эта персональность иудейского Бога делает возможной идею откровения: Бог «открывает» человеку тайны мира и свою волю в акте личностной «милости», и человек обязан в ответ на это «уверовать». Наибольшей четкости понятие откровения достигает в позднем (т.н. раввиническом) иудаизме; в талмудическом трактате «Сангедрин» дана четкая формула святости «писания» (XI), в нем говорится, что содержание откровения всегда одно и то же, но варианты вносятся личностью воспринимающего, т.е. пророка и т.п. Из иудаизма сложившееся понятие откровения переходит в христианство [ХРИСТИАНСТВО] и ислам [ИСЛАМ]. Для христианства высшее откровение есть сам Христос, в личности которого непосредственно раскрыты как абсолютное бытие, так и абсолютная истина этого бытия, как бы его смысловая формула, логос (Ин. 14:6: «Я есмь... истина»).

СТРУКТУРА ИДЕИ ОТКРОВЕНИЯ. В соответствии с общим иерархическим мировоззрением средневековой теологии в откровении различается несколько уровней. Высшая реализация откровения – «Писание» (соответственно Ветхий Завет, Новый Завет и Коран [КОРАН]), причем даже в пределах канона «Писания» возможна субординация: в христианстве Новый Завет оценивается как откровение высшего уровня сравнительно с Ветхим Заветом. Но к «Писанию», по ортодоксальным учениям, невозможно подойти, минуя низшую ступень откровения – «предание» (в иудаизме – Талмуд [ТАЛМУД], в христианстве – тексты отцов церкви (см. Патристика [ПАТРИСТИКА]), в исламе – сунна [СУННА]). В противоположность этому пониманию откровения оппозиционные группы или отрицают «предание» и требуют возвращения к «Писанию» (в иудаизме – караимы [КАРАИМЫ], в исламе – различные секты и весь шиизм, в христианстве – ереси [ЕРЕСИ], подготовившие Реформацию [РЕФОРМАЦИЯ]), или толкуют откровение как незамкнутый, длящийся диалог Бога с людьми, как процесс (так, Иоахим Флорский [ИОАХИМ ФЛОРСКИЙ] учил о «вечном евангелии», которое будет высшей формой откровения и отменит «Писание» обоих Заветов). Незамкнутая концепция откровения предполагает, что любой человек способен помимо канонического «Писания» и охраняющей его церковной иерархии общаться с Богом и получать от него откровение. Обе эти идеи проходят красной нитью через учения средневекового сектантства и получают затем выражение в протестантизме [ПРОТЕСТАНТИЗМ] с его подчеркнутой ориентацией на Библию и в то же время с учением о том, что Бог всегда может непосредственно обратиться к душевным глубинам человека, минуя все внешние инстанции.

ВОПРОС ОБ ОТНОШЕНИИ ОТКРОВЕНИЯ И РАЗУМА В РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ. Когда идея откровения вместе с христианством проникла с Востока в сферу греко-римской культуры, она сразу же оказалась в резком противоречии с античным интеллектуализмом: по словам, приписываемым апостолу Павлу (1 Кор 1:22 сл.), для «эллинов», которые «ищут мудрости», христианская проповедь об откровении есть «безумие» (букв. «глупость»). Перед христианами, уже принявшими идею откровения, встал вопрос: не делает ли оно дальнейшие философские искания ненужными? Ряд христианских авторов отвергает всякий контакт между верой и философским рационализмом: «Что общего у Афин и Иерусалима? У академии и церкви?» – вопрошает Тертуллиан [ТЕРТУЛЛИАН] (De praescr. haeret. 7). Ввиду неконструктивности этого подхода Ориген [ОРИГЕН] предлагает другое решение; откровение должно дать как бы сумму аксиом для рационалистической рефлексии, и принятие этого откровения на веру не завершает, а открывает путь познания: «Есть огромная разница между осмысленной верой и голой верой» (In loan. ХIХ 1). Этот же подход характерен и для средневекового теологического рационализма: для Ансельма Кентерберийского [АНСЕЛЬМ КЕНТЕРБЕРИЙСКИЙ], напр., откровение есть предпосылка научного познания: «Я не стремлюсь понять, чтобы уверовать, но верую, чтобы понять» (Proslogion, I). По словам Фомы Аквинского [ФОМА АКВИНСКИЙ], «как теория музыки принимает на веру основоположения, преподанные ей математикой, совершенно так же теология принимает на веру основоположения, преподанные ей богом» («Summa theologiae», qu. I, art. 2). Выступая против «двойственной истины» теории ["ДВОЙСТВЕННОЙ ИСТИНЫ" ТЕОРИЯ], Фома решительно отрицает возможность какого-либо противоречия между тезисами откровения («сверхразумные истины») и тезисами рационалистического умозрения («разумные истины») – они призваны дополнять друг друга. Более радикальная точка зрения, согласно которой все содержание откровения может быть выведено путем логического конструирования (Иоанн Скот Эриугена, Беренгар Турский [БЕРЕНГАР ТУРСКИЙ], П.Абеляр), обычно расценивалась как еретическая.

В Новое время протестантизм резко выступил против теологического рационализма схоластики. Если протестантские концепции до некоторой степени эмансипируют разум от откровения, то тем в большей степени они эмансипируют откровение от разума (ср. слова M.Лютера о теологизирующем разуме как «блуднице дьявола»). Рационализм 17 в. (особенно Б.Спиноза [СПИНОЗА]) и просветительство 18 в. подвергли самый принцип откровения уничтожающей критике. Понимание откровения как радикального упразднения всех основ рационализма было снова принято С.Кьеркегором [КЬЕРКЕГОР], однако в целом для рационалистической буржуазной религиозности 19 в. характерно растворение откровения в общей сумме «духовных прозрений человечества» – по типу гегелевского тезиса о человеческой истории как самораскрытии абсолюта. Непопулярной на протяжении 19 в. оставалась и «философия откровения» позднего Ф.Шеллинга [ШЕЛЛИНГ], с резкой критикой которой выступил молодой Ф.Энгельс в памфлете «Шеллинг и откровение» (см. Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произв. М., 1956, с. 394–445).

В теологии 20 в. рационалистические взгляды подверглись значительному пересмотру. Кьеркегоровская концепция откровения получила широкое распространение в сфере протестантской теологии (т.н. диалектическая теология): «неоортодоксы» характеризуют откровение как абсолютно несоизмеримое ни с какими человеческими критериями и ценностями (ранний К.Барт), а восприятие его человеком описывают как «диалектическое» противоречие, не поддающееся объяснению (Э.Бруннер [БРУННЕР] потратил много сил на борьбу с затушевыванием понятия откровения в либеральном протестантизме, в частности у А.Ричля). Теологи, тяготеющие к экзистенциализму [ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ], понимают откровение как психологический процесс «выбора» и «самоосуществления» человека (протестант Р.Бультман, католик Г.Марсель [МАРСЕЛЬ] и др.). В противовес этому неосхоластика [НЕОСХОЛАСТИКА] подчеркивает объективный и социальный характер откровения, позитивное отношение христианства как религии откровения к социальным и культурным ценностям, к «гуманизму» и к разуму, а также активную роль человека как «адресата и партнера откровения» (Г. де Фриз, Г.У.фон Бальтазар и др.). В попытках завоевать для католицизма науку возрождается старый тезис Фомы Аквинского о гармоническом соотношении между «сверхразумными» и «разумными» истинами. Весьма распространено (особенно в протестантских кругах) признание исторической ограниченности Библии как одного из ее «измерений», «диалектически» сосуществующего с другим «измерением», в котором Библия есть выражение откровения. «Рабский образ носит и Библия, эта скомпилированная, неоднократно переработанная, устаревшая, составленная заблуждавшимися людьми книга, в которой, однако, записано святое, беспримесное, непогрешимое, вечно новое слово Божье», – читаем мы у одного последователя К.Барта [БАРТ К.] (Herzsch Ε. Die Wirklichkeit der Kirche, Bd 1. Halle, 1956, S. 14). Специфически американским явлением остается фундаментализм [ФУНДАМЕНТАЛИЗМ], который в своей апологии идеи откровения требует принятия на веру всего содержания Библии в возможно буквальном смысле. Но в целом теологизирующая философия Запада ищет более утонченный подход к проблеме откровения, постулируя для откровения особый уровень, в пределах которого оно избавляется от возможности столкновения с критическим разумом.

Литература:

1. Bultmann R. Der Begriff der Offenbarung im Neuen Testament, Tüb., 1929;

2. Guardini R. Die Offenbarung als Geschichte. Würzburg, 1940;

3. Brunner E. Offenbarung und Vernunft. Z., 1941;

4. Schrey Η.H. Existenz mid Offenbarung. Tüb., 1947;

5. Niebuhr H.R. The meaning of revelation. Ν. Υ., 1959;

6. Balthasar H.U. fon. Herrlichkeit, Bd. 1–2. Einsiedeln, 1961–62.

С.С.Аверинцев