Коран

КОРАН (правильнее Кур’ан — «чтение») — священная книга мусульман, заключающая в себе откровения, якобы ниспосланные Мухаммаду (Магомету). Она делится на 114 глав — «сур» (собственно «рядов» — камней в стене); каждая сура на несколько (от 3 до 286) стихов — «аятов» («чудо», «чудесное свидетельство»). При жизни «пророка» откровения не записывались систематически. Лишь при третьем халифе Османе была составлена секретарем Мухаммада Задом официальная редакция Корана, — лет через 20 после смерти Мухаммада; эта редакция была принята постепенно всеми, хотя сначала существовали частные редакции, мало от нее отличные. Распределение речей Мухаммада по главам (сурам) очень произвольно. Отдельные короткие откровения разных эпох соединялись в суры по признаку рифмы, по тематическим или случайным соображениям. Главы расположены так, что самые длинные помещены в начале, а чем короче сура, тем она дальше отодвинута в конец книги, что впрочем строго не выдержано. Так, самые ранние откровения оказались в конце, поздние — в начале, а в общем получилась сумбурная смесь стихов без хронологической и даже логической последовательности.

С большими усилиями, пользуясь особенностями слога и словоупотребления и намеками на исторические факты, европейским ученым удалось расположить суры, иногда и части их, в хронологическом (не очень надежном) порядке. Особенно много сделал в этом отношении Нельдеке; он различает три последовательных мекканских периода (до 622) и еще один — мединский (622—632); по тону и содержанию откровения первого периода можно назвать декламаторскими, второго — описательными, третьего — повествовательными, а последние — законодательными. Чем дальше от начала проповеди, тем больше падает творческая энергия пророка.

К., по учению ислама, — соединение отрывков, сообщенных Мухаммаду на арабском языке из предвечной книги божией; автор подлинника и перевода — сам Аллах, и потому его произведение стоит на неизмеримой эстетической высоте. В действительности же Коран — наименее художественный из мировых памятников «священного писания». Кроме малой поэтической одаренности Мухаммада это объясняется и объективными условиями. Выработанный стиль и форму имела тогда лишь бедуинская поэзия; их не мог усвоить и приспособить «пророк бывший выразителем идей и настроений той группы оседлого земледельческого и отчасти торгового арабского населения, к-рая как раз в это время порывала с мировоззрением и родовым укладом кочевников. Свой стиль в поэзии она выработала позже, к VIII в. Бедуинская племенная поэзия имела свой идеал «доблестного» человека, противоположный городской буржуазной «добродетели» ислама. Он включал исключительную верность своему племени, безграничную щедрость и расточительность, презрение к мирному труду, военную доблесть, молодечество и своеволие, веселые кутежи и любовные связи, отсутствие интереса к религии и жизни загробной; оседлый поселок однако противопоставил этому идеалу верность религиозной или территориальной (неродовой) общине, бережливость и накопление, порядок и дисциплину, умеренность и даже некоторый аскетизм, подчинение религиозному закону и заботу о спасении души. Представителями первого мировоззрения были прославленные поэты; неудивительно, что Мухаммад отмежевывается от них, не раз настаивая в К., что он не поэт, не человек, вдохновляемый «лживым демоном». Мухаммад не взял у поэтов сознательно ничего: ни их метров (стихом Мухаммад, повидимому, вовсе не владел, что редко у арабов: цитируя чужой стих, он переставлял слова так, что утрачивался ритм), ни уже выработанного ими общеарабского литого яз. (в К. слишком заметны особенности мекканского говора), ни их стилистических приемов. Последние изредка случайно проникают в К. и производят впечатление ярких пятен на сером фоне.

К. оказался первым крупным арабским произведением в прозе, и у Мухаммада не было образцов. Его источниками могли быть лишь хорошо известные ему короткие вещания и заклинания арабских шаманов-жрецов. Следуя им, он пользовался рифмой и разнообразными клятвенными формулами. Рифма Мухаммада явно затрудняет: ради рифмы он извращает нормальный порядок слов в предложении, делая фразу малопонятной, подчиняет ей мысль.

С логикой Мухаммад вообще мало считается в соединении фраз, в тематических переходах, в аргументах, в ведении рассказа. Ему ничего не стоит сказать: «Аллах жестоко покарает их: он милостив и всепрощающ» (последние слова нужны для рифмы). Вести эпически связный рассказ Мухаммад вовсе не умеет: в его историях пророков на каждом шагу — недомолвки и пропуски, причем опускаются самые существенные пункты фабулы, отчего нить повествования постоянно рвется; к тому же он то и дело сбивается на лирико-дидактические отступления.

Некоторое впечатление производят и сейчас величественные описания гибели мира и страшного суда, а на слушателей пророка производили еще большее, т. к. были для язычников-арабов совершенной новостью: «Когда солнце будет сброшено, когда звезды попадают, когда горы придут в движение... когда дикие звери соберутся стадами, когда моря закипят... когда девочку, погребенную заживо (при рождении — доисламский обычай избавляться от лишних дочерей), спросят, за какое преступление она убита, когда листы Книги развернутся, когда небеса будут сдернуты...» (сура LXXXI, может быть, вообще самая удачная). Интересны также скопления клятв, любимые арабами. Мухаммад в первые два периода своей проповеди прибегал к ним часто и клялся странными вещами: оливковым и фиговым деревом, всем простым и двойным («четой и нечетой» — вероятно по образцу шаманов), наряду с солнцем, луной и т. п.; это скопление производит впечатление, хотя и не поддерживается климаксом или градацией. Надо отметить очень оригинальный (не привившийся однако в поэзии) прием отрицательной клятвы: «Я не клянусь тем-то и тем-то...» (так как дальнейшее не нуждается в подтверждении клятвой), особенно в соединении с положительной: «Я клянусь не уходящими звездами, быстро бегущими и исчезающими, я клянусь ночью, когда она наступает, зарей, когда она расцветает...» (та же LXXXI сура). К., несмотря на огромное культурное значение, на обязательное заучивание и постоянное обязательное цитирование, почти не оказал собственно литературного влияния. Даже рифмованная проза, пышно развившаяся потом, шла по совсем другому пути; религиозная лирика получила некоторое значение лишь на почве символизма, к-рого совсем нет в К. Мнение арабского ученого и поэта С. Бустани, будто влияние К. сделало последующую арабскую лирику более вдумчивой, задушевной и мягкой, конечно неверно; это прямое следствие изменившейся социальной и бытовой обстановки.

Библиография: I. Русский перев. с арабского, Саблукова, Казань, 1879, изд. 2-е, 1896 — неудачен. Хороший французский перев., К. Казимирского; с него русский — Николаева, М., 1901; «Подражания Корану» Пушкина производят совсем другое впечатление, чем подлинник, и показывают только, что мог бы сделать поэтически одаренный человек из материала, дурно оформленного Мухаммадом.

II. Мюллер А., История Ислама, т. I, гл. II, СПБ., 1895; Крымский А., История мусульманства, гл. V, М., 1904; Его же, История арабов, М., 1911, стр. 159—201; Noldeke Th., Geschichte des Korans, Lpz., 1909—1911; Golzleher Ign., Vorlesungen uber den Islam, Heidelberg, 1910.