ДОПОТОПНЫЙ

ДОПОТОПНЫЙ

Есть слова, которые по своему морфологическому облику могли бы быть признаны исконно русскими, но с которыми неразрывно срослись церковно-библейские образы и представления. Таким является слово потоп и произведенное от него имя прилагательное допотопный. В древнерусском языке, наряду с книжным словом потоп, была в употреблении и народная форма потопь (ср. топь), которой обозначалось вообще наводнение, половодье — в отличие от Всемирного потопа (великого наводнения).

Слово допотопный возникло в русском книжном языке XVIII в. При той тесной связи, которая еще существовала между богословием и русской наукой XVIII в., выражение допотопный легко могло приобрести терминологическое значение.

Допотопный обозначало `существовавший до Всемирного потопа, о котором говорит Библия'. Напр.: допотопная религия (церк.), допотопные животные. В таком значении слово допотопный употребляется до 30—40-х гг. XIX в. (см. сл. 1867—1868, 1, с. 739; сл. Даля 1880, 1, с. 484).

Около этого времени стало распространяться употребление слова допотопный с экспрессией шутки или иронии в смысле `очень древний' в разнообразных контекстах. Так, у Лермонтова в «Валерике»:

Над допотопными лесами

Мелькали маяки кругом...

В пьесе И. И. Лажечникова «Вся беда от стыда»:

«Ипполитов. Во-первых, Натали, хоть и называет Виталину «maman», не дочь ея.

Сергей Петрович. Допотопная новость! В первый день знакомства с их домом я узнал это».

Ап. Григорьев в критической статье о Лажечникове (Русское слово, 1859, № 3, с. 27) иронически придал слову допотопный более острый, общественный смысл: `устарелый, отсталый до невозможности, до крайнего предела; архаически-старомодный'. По словам Ап. Григорьева, манера Лажечникова служит «полнейшим оправданием мысли о допотопных организациях в мире искусства». Выражение Аполлона Григорьева было подхвачено «Свистком» Н.  А.  Добролюбова: «Просим читателей самих вдуматься в необычайное открытие о значении Лажечникова до потопа» (цит. по: Шелгунов, Воспоминания, 1891, 2, с. 703).

О новом значении слова допотопный как продукте творчества Ап. Григорьева, писал А.  Галахов в 1877 г. (в заметке по поводу «Сочинений Ап. Григорьева» в издании Н. Н. Страхова). Отмечая «своеобычность» стиля Григорьева, критик замечал: «Недоумение увеличивалось сверх того новыми терминами, каковы, например: веяние вместо влияние, заложение вместо задаток⁵⁸, поэзия растительная, то есть, безличное, народное творчество, в противоположность творчеству личному, искусственному, допотопные таланты или таланты допотопных формаций, в силу чего Полежаев и Марлинский суть допотопные образования в отношении к Лермонтову, а Лажечников есть допотопное образование в отношении к Островскому. Новая терминология могла соответствовать понятию автора, но было бы лучше заменить ее другою и тем не давать поводов к журнальному глумлению, которое заключило, что Лажечников, Полежаев и Марлинский — если верить Григорьеву — существовали до потопа» (ЖМНП, ч. 189, 1877, с. 117).

У И. С. Тургенева в «Литературных и житейских воспоминаниях»: «Плетнев стал было просить Кольцова прочесть свою последнюю ”думу“ (чуть ли не ”Божий мир“); но тот чрезвычайно сконфузился и принял такой растерянный вид, что Петр Александрович не настаивал. Повторяю еще раз: на всей нашей беседе лежал оттенок скромности и смирения; она происходила в те времена, которые покойный Аполлон Григорьев прозвал допотопными».

Таким образом: контексты переносного употребления слова допотопный все расширяются. С именем Ап. Григорьева связан лишь более резкий поворот в экспрессивно-переносном употреблении этого слова.

Ср. у В. С. Курочкина в стихотворении «Общий знакомый»:

...Допотопным каламбуром

Насмешит до слез...

У А. С. Суворина (Незнакомца) в очерках «На бирже и у господ плутократов» (Очерки и картинки, кн. 1, с. 77): «Читатели сами могут оценить эту допотопную аргументацию в пользу устранения действительного контроля».

Статья ранее не публиковалась. Печатается по машинописи с авторской правкой (4 стр.), сверенной и уточненной по рукописи (8 страниц разного формата). — В.  Л.

⁵⁸ Ср. тут же: «Но с другой стороны, в уме и чувстве г-на Григорьева было заложено (выражаясь его словцом) и такое свойство, которое много вредило ему в жизни и нередко сбивало его с прямого пути в критике. Это свойство заключалось в порывистости, эксцентричности увлечений» (с. 116).