спиритизм

СПИРИТИЗМ (от лат. spiritus — душа, дух) — оккультистское течение, основанное на вере в загробное существование душ и характеризующееся особой практикой «общения» с ними посредством физического медиумизма (столоверчение и т.п.). Возник в С Ш А в середине 19 в. Истоки реального конфликта науки и разного рода оккультных занятий, прикинувшихся наукой, восходят к концу 16 — началу 17 столетий, когда только-только конституируется научный метод. Идейным антиподом формирующейся новой науки предстает натурфилософия 16 столетия, выдвинувшая магию натуральную взамен магии божественной с ее стремлением к субстанциализации духовного. Чудо, как богооткровенный акт, развенчано, зато перенесено в сферу эмпирико-рациональных постижений. Оно монополизировано натурфилософской наукой, безграничной, по мнению ее представителей, в своих эмпирических возможностях. На фоне повседневных «научно-объясненных чудес» опыты формирующейся научной классики выглядят в глазах публики куда бедней эмпирико-натурфилософских — вселенского свойства — откровений. Всесильный эмпиризм опытного индуктивизма в духе Ф. Бэкона явился фундаментом научного мышления. Но именно в силу своего кажущегося всесилия этому эмпиризму приходится искать обоснования в принципиальном гипостазировании иррационального познания. Эта уже лишенная средневековой незамутненности мистика рационализируется, выступая изнанкой плоского эмпиризма, самого живучего натурфилософского наследства 16 столетия.

Таким образом, из одного и того же источника — натурфилософии Ренессанса, трансформированной в дальнейшем опытно-индуктивным эмпиризмом Ф. Бэкона — возникли классическая наука Г. Галилея и Р. Декарта, с одной стороны, и наукообразный оккультизм — с др. Будучи родом оккультизма, С. одновременно является и около-наукой (якобы-наукой) и около-религией (якобы-религией). Не потому ли в роли критика оккультизма (и С. в частности) часто выступает именно эмпирический фронт науки — как бы от имени всей науки в целом?

Ф. Энгельс писал, что «голая эмпирия не способна покончить со спиритами... Пока путем разоблачения не покончили с каждым отдельны мнимым чудом, у спиритов еще достаточно почвы под ногами» (Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Т. 20. С. 382—383). Но, как известно, область чудесного безгранична. С. — лишь одно из звеньев в длинной цепи квазинаучных посягательств голого эмпиризма на живую науку.

Явление С. в России в 70-х гг. 19 в. вызвало диалогическое столкновение Ф.М. Достоевского и Д.И. Менделеева. Конечно, этот эпизод — лишь отголосок того идейного конфликта, который возник у истоков классической науки. Но рассматриваемый спор интересен, прежде всего, в своем конкретно-историческом преломлении. И, разумеется, потому, что его участниками оказались такие исполинские фигуры, как Достоевский и Менделеев. Этот спор обнажил не только, так сказать, общезначимую «теоретическую» суть С, но и выявил экспансивную жизнь этого паранаучного феномена в конкретных социальных условиях российского интеллектуального безвременья.

Материализация нематериального с оглядкой и с опорой на законное желание материалистического естествознания объяснить психическую деятельность человека реальными свойствами материи, наведение желанного моста между телом и духом — вогносеологическое самооправдание адептов С. Медиум — это мост между материальным и нематериальным. Он, медиум, — опосредующее звено между извечными, трансцендентно разведенными полюсами. Дух приобретает «свойства плоти», но становится сам рабом медиума: тело — медиум — дух. Второе обоснование С. — эмпирическое. Намечается определенный тип спиритической аргументации: чистейшая эмпирия, прямой чувственный опыт, принципиальное отсутствие гипотетической теоретической модели (или, во всяком случае, настаивание на таком отсутствии), апелляция к большинству, к здравому смыслу этого большинства, в чувственной практике которого — залог истинности; одним словом — все внешние аксессуары эмпирической, индуктивно-опытной «научной» обыденщины. Таким образом, две позиции, два типа обоснования: с одной стороны, попытка теоретической идеализации, с др. — чистая индуктивно-опытная эмпирия. Позиции, эклектически совмещенные в С, как бы полярны. Но вычлененные таким образом полярности способны привлечь к нему как принципиально разномыслящих сторонников, так и не менее принципиально разномыслящих оппонентов.

В чем суть полемики Достоевского и Менделеева? Для Достоевского С. — материализованный спиритуализм и потому отвратителен. С, рядящийся в профессорскую мантию, — плоский опыт, эмпирия; статистически вероятностный факт — статистическое резюме, иллюзия объективности, объектности, экспериментальной проверки и т.д. — все это слишком «похоже» на науку. Высшие силы онаучиваются, сам Бог подлежит «научному» обоснованию. С. же предстает эмпирической фактурой спиритуализма как типа мышления. Для Менделеева первопричина включения в спор иная. С. для Менделеева — чересчур «потусторонний» в своих исходных основаниях, но притворился «посюсторонним» — наукой. Для обоих спиритическая проблема эклектична, поставлена некорректно со всех точек зрения; дух оматериализован, материя якобы одухотворена, полюса совмещены, сферы влияния не разведены, а характер (или принцип) сведения сумбурен.

Семидесятые гг. 19 в. — время резкого размежевания сфер интеллектуальной деятельности: веры (духа) и науки, но с мощнейшими экспансиями со стороны науки. Однако разделение это востребовало и своего коррелята — сведения. С. и бьш одной из попыток такого сведения. В идее синтеза отразилась реальная потребность рус. общественного сознания. В ходе полемики Достоевский пытается дезавуировать научность антиспиритистской позиции Менделеева, защищая свободу научного поиска. На этом пути он приближается к пониманию науки как гипотетико-теоретического метода. Достоевского, скорее, устроило бы саморазоблачение С. Действительно, если бы Менделееву удалось доказать лженаучность С, тогда за последним осталась бы его «потусторонность». Достоевского это не устраивает. Религиозное миросозерцание Достоевского не определялось собственно мистическими элементами. Религиозный идеал ставился Достоевским столь высоко, что попытки подтверждения этого идеала через какие бы то ни было эмпирические звенья должны были выглядеть в его глазах профанацией. Целостное бытие личности сопрягалось Достоевским с высшим духовным началом помимо и без подтверждения этой связи при помощи посредствующих инстанций.

Менделеев разоблачает некорректность методик, фальсификацию спиритических приемов, не покушаясь на главное. Он изымает путем критики лишь внешние «научные» атрибуты, видя в них единственные основания сциентистски понятой научности, и тем самым как бы перенимает эмпирическую методологию. С. Достоевский и Менделеев на излете спора меняются местами. Затем происходит «отступление» обеих сторон. Менделеев «льстит» спиритам, но Достоевского эти реверансы не устраивают. Менделеев «льстит» литераторам, будто бы отвернувшимся от С, но и здесь Достоевский возражает. Сам же он, отступая, «льстит» науке, понимаемой, однако, широко: наука — не только плоский, позитивистского толка рационализм. В ходе спора идейное противоборство Достоевского и Менделеева стушевывается, конфликт загоняется вглубь, но не преодолевается. Это было обусловлено известной аморфностью рус. общественного сознания 70-х гг. Позиции же Достоевского и Менделеева лишь поляризуют скрытые контроверзы этого сознания, выступающего, однако, в реальной исторической действительности как некая целостность.

Диалог «Достоевский—Менделеев» обнаружил противоречия в сциентизирующемся мышлении 19 столетия. Между тем и Достоевский и Менделеев — каждый по-своему — свидетельствовали о все более усиливающемся стремлении к целостному познанию мира. В ведении Менделеева — лишь часть действительности, правда принимаемая им за всю действительность целиком. Эта действительность, по Менделееву, может быть познана индуктивно-опытной наукой — и познана до конца. В ведении же Достоевского — вся действительность в целом, средоточием которой является человек. Даже такое частное явление, как С, соотносится писателем с этой глобальностью. Между тем без опоры на естественнонаучный метод человек до конца познан быть не может. Но такую задачу и не ставит перед собой Достоевский-художник. Он как бы ограничивает свои полномочия областью «сотворенной» действительности. Тогда трансцендентная сущность человека (равно и мироздания) остается принципиально непостижимой, потому что человек не «самодвижущаяся» мебель. Так этот спор продемонстрировал насущную потребность целостного постижения мира.

В.Л. Рабинович

Лит.: Волгин И.Л., Рабинович В.Л. Достоевский и Менделеев: антиспиритический диалог// Вопросы философии. 1971. № 11.