демифологизация и ремифологизация

ДЕМИФОЛОГИЗАЦИЯ И РЕМИФОЛОГИЗАЦИЯ. — Д. — «развенчание власти мифа», «освобождение от мифического плена» — характерная доминирующая традиция мироистолкования западной культуры. Европейская культура, зародившаяся в 5—7 вв. до н.э. в Древней Элладе, обретает свою идентичность, во многом благодаря рациональной критике предшествующего мировоззренческого мифологизма, благодаря рационализации мира и стремлению с помощью теоретического мировоззрения — прежде всего, философского и научного — выйти из-под влияния мифических предрассудков, догм и верований.

Эта тенденция — критика мифа и «расколдовывание мира» — достигает апогея в период расцвета науки и научного разума как эталона рациональности. Основанием такого отношения к мифу служила уверенность в том, что «расколдовывание мира» научно-теоретическим разумом суть закономерное развитие истории, которая неуклонно движется «от мифа к логосу», от наивности «детского сознания» к рациональной картине мира. Данное понимание базируется на доверии к определенной онтологии разума, на абсолютизации определенного, исторически сложившегося способа понимания разума, который сам может быть (и был) поставлен под вопрос. И научно-теоретический, и религиозно-догматический подходы инспирированы монологизмом единой традиции понимания разума или истинной веры как единственно верного, абсолютного, вневременного универсального принципа. С позиций такого понимания и ведется критика мифа как царства плюральности, многобожия или «политеизма воображения».

Художественный мир искусства, социально-политическая сфера и жизненный мир повседневного существования традиционно оценивались (с позиций доминирующего теоретического монополизма разума) как «пространства доксы», множественности, плюральности, релятивности, а потому — как регионы «как-бы-бытия», не имеющие отношения к подлинности бытия и к сущности истины. Достаточно вспомнить доминирующую линию интерпретации платонизма, который, с легкой руки Аристотеля, представлял онтологическую иерархию следующим образом: первенство — за миром идей, за умопостигаемыми неизменными сущностями, затем — мир вещей как «подобий» идей, и наконец — мир искусств как «подобий подобий», не обладающих статусом истинного бытия.

Что касается государства и общества, а также истории, — тут также, в соответствии с традицией рационального толкования, присутствует элемент иррациональности, множественности, который необходимо нивелировать и свести все многообразие общественной жизни к единому унифицированному рациональному порядку. Это — не только тоталитарно-утопический проект «Государства» Платона, но и мечта Просвещения, а также всех социальных реформаторов и критиков, — рационализация общества под знаком единого, унифицированного, общезначимого принципа.

Д., дифференциация мифологического синкретизма, изначального единства «образа—понятия—вещи», происходит различными путями: это, во-первых, рационализация мировоззрения под знаком эмансипации когнитивно-теоретического начала сознания, формирование философского и научно-теоретического мышления, автономизация теории как «умозрения», как акцентуации понятия.

Другой стратегией Д. является художественно-эстетическая автономизация образа, осуществлявшаяся через переход «миф—эпос—сказка» в фольклоре, через драму — к литературе, через образный ряд музыки, рисунка и танца — к свободным искусствам. Интерес тут проявляется к формам репрезентации реальности воображаемого, к выработке символического языка искусства и к формированию его автономии.

Еще одной линией «разложения» мифа в античности является выделение религии как ведущей идеологии, узурпировавшей наследие мифа — выделенную сферу сакрального и пространство ритуального действия, связывающего миры сакральный и профанный. Так, христианство отождествляет миф с язычеством вообще, с политеизмом, ориентированным на «мирских богов».

Наконец, можно с определенными оговорками констатировать присутствие отголосков мифического не только в религии, философии, искусстве и литературе, но и в социально-политической жизни, где секуляризированные формы ритуала и коллективные представления формируют эталоны личной и социально-партикулярной идентичности.

Все выделенные формы Д. — освобождения от тотальной власти «слепых и нечленораздельных» образов мифа — можно отнести к содержательной характеристике демифологизма, т.е. к дифференцированному культурному «возделыванию» почвы многообразных смыслообразов, потенциально содержащихся в мифе.

Здесь присутствует еще и композиционно-нарративная линия: отголоски мифа как «священного сказания о прошлом» имеются в любом историческом контексте. Мифическое — неотъемлемая составляющая в историческом сознании, которое, опираясь на повествования, формирует область «общего прошлого», непроверяемого непосредственно и потому опирающегося на структурированные мифологемы (осознанно это происходит или нет — не столь важно).

«Р.» — стратегия интерпретации мифа как значимого, автономного, ценного опыта и универсального культурного принципа. С таких позиций обращаются к исследованию мифа романтизм и символизм. Исходные установки здесь контрарны доминирующему принципу теоретической рациональности: систематическое логическое упорядочение, прояснение каузальных связей, редукция к интеллектуальным очевидностям и т.д. Спонтанность свершения, жизненный порыв или воля, желание — это более фундаментальные начала бытия и познания, которые проявляют себя в многоразличных формах и прежде всего — в мифе. Реабилитация мира художественно-эстетического, мира образов и чувственных созерцаний, мира интуиции и не опосредованного понятием переживания бытия, экстатическое и иррациональное трансцендирование за пределы данного, имагинативный и энигматический мир неведомого — эти и подобные онтологические основания позволяют по-новому тематизировать мифическое.

Миф — носитель собственной истины, недоступной рационально-теоретическому объяснению, переводу на язык понятий, логических формализации и т.п. Будучи критично настроенной по отношению к тенденции абсолютизации теоретического разума, доминировавшей в европейской культуре, традиция ремифологизма, в свою очередь, зачастую выступает как «демифологизация демифологизации», проясняя те неявные допущения, которые фундируют онтологию научного разума и догматического монологизма. Сама Д. обнаруживает в себе мифологические мотивы и основания идентификации. Критически осмысливая лежащий в основании европейской культурной парадигмы принцип тождества онтологического и гносеологического аспектов рациональности, Логоса как одновременного принципа бытия, закона, структуры, формы — и в то же время как познавательной способности человека, ремифологизм стремится показать неустранимость мифического из культурного поля в силу его природы, дополняющей когнитивно- теоретический Логос.

И здесь открывается принципиально иной путь интерпретации даже такой «хрестоматийно» понимаемой традиции, как объективный идеализм Платона. Например, в работе Я.Э. Голосовкера «Имагинативный Абсолют» мы видим иное истолкование онтологической иерархии Платона: первичен мир образов; «мир идей» выступает как «имагинативный мир», а сам космос мыслится как создание художника. Эстетический исток онтологии, основы имагинации — не выдуманный мир, но мир истины, открываемый через смыслоо бразы в философии и через образы — в художестве. На следующей, низлежащей, ступени идеи-эйдосы обретают вид «мира вещей», далее — мир абстракций, науки и математики, мир «идеально-реальный», порожденный анализирущей деятельностью рассудка мир «чистых неизменных сущностей». И тогда миф предстает не наивно-доксическим порождением смутно-текучего мира чувственного, конкретного миропонимания, но как «мир, в котором были скрыты истины, невыразимые по-обычному мыслью-словом» (Голосоекер ЯЗ. Логика мифа. М., 1987. С. 154).

Миф — порождение творческого воображения человека — не только и не столько «выдумка», но, скорее, таинственно предугаданная истина мира. Его непосредственная связь с имагинативным, эмоционально-аффективным, нарративным началами, фундированность мифа в «произволе творческого желания», обращенность к сфере абсолютных решений — объединяют миф с религией и искусством, с ритуалом и магией и противопоставляют его науке с ее пафосом «расколдовывания мира».

Ремифологизм критикует идею о предшествующем, наивном, инфантильном характере мифа по отношению к науке и теоретическому мышлению. Историцистские, эволюционистские и прогрессистские интерпретации движения «от мифа к логосу» инспирированы мифологемой — пониманием разума как тождества бытия и мышления, развивающегося от низших смутных форм «различаемое™ мира» до высших и рафинированных построений, научных и философских теорий и концепций.

Дж. Ваттимо, характеризуя современный теоретический ремифологизм, выделяет три основных подхода к теме «природа мифа». Это — «архаизм», «культурный релятивизм» и «умеренный иррационализм». Критикуя их за непоследователность и противоречивость, поскольку в них не проработана тема «философии истории», без которой, как считает Ваттимо, невозможно корректно исследовать миф, он характеризует наиболее существенные аспекты понимания мифа в современном ремифологизме.

«Архаизм» — обращенность за ответом на фундаментальные вопросы современности к прошлому, к древним традициям — возникает в результате кризиса метафизического историцизма. Здесь и увлеченность ранней порой античности у Ницше и Хайдеггера, здесь же интерес структуралистской антропологии к так называемым архаическим, или примитивным, обществам. Мифологическое сознание рассматривается как не затронутое современными деформациями сознание, возросшее в контексте научно-технической цивилизации и операциональной рациональности инструментального разума. Миф рассматривается не как примитивная ступень наивного сознания, но как подлинная форма знания, «целостность которого не нарушена магией чистого количества, а аутентичность не опустошена объективирующим сознанием, порождаемым современной наукой, технологией и капитализмом... В основании всего этого лежала идея... что чисто структурное изучение мифов и "диких" культур, дополненное неисторицистским подходом к человеку... были способами ликвидировать европоцентристскую идеологию прогресса со всеми ее империалистическими и колониальными последствиями» (Ваттимо Дж. Прозрачное общество. М., 2002. С. 40,38). Комплекс идей, ассо циированных «архаизмом», — это и ностальгия по «единству с природой», не опосредованному научной объективацией, и экологические императивы современности. В этом контексте понятны интерес к мифу, идея возвращения мифологического начала в качестве истока обновления культурного бытия. Архаизм — символическая попытка восстановления «традиционной культуры». А миф об истоках оказывается «мифом прогресса» наизнанку.

Культурный релятивизм отталкивается от концепта «парадигмы» Т. Куна и отрицает существование единой универсальной модели рациональности, с позиций которой можно было бы объективистски судить о мифологическом характере некоторых форм знания. Речь идет о возможности определять фундирующие принципы культурных миров, различных позитивных систем знания и опыта, в том числе науки, — как мифологические, т.е. как такие, которые не могут быть предметом рационального, объективирующего, доказуемого знания. Мифологическое сознание и знание не рассматриваются здесь как истоки культуры, иерархически более высокие, нежели наука, — миф рассматривается как недоказуемое убеждение, непосредственно переживаемое и потому некритически полагаемое в основу того или иного способа описания реальности. Знание, основанное на непосредственности переживания, — основание плюрализма и релятивизации истины, противопоставляемой науке. Релятивизм, рассуждая о плюрализме, не определяет собственного положения в контексте этой множественности: к какому из «культурных миров» принадлежит сам релятивизм?

«Умеренный иррационализм» — позиция, определяемая концептом «ограниченной рациональности». Нарративная структура мифа выступает здесь как его конститутивно-отличительный признак, специфицирующий мифологическую форму мышления по отношению к научному познанию. К этой группе относятся: психоаналитическая традиция (психическая жизнь — совокупность нарраций, обращение к некоторым базовым архетипическим «историям» в юнгианстве); теория историографии (нарратив — методологическая основа выявления базовой риторической модели историографии, проясняющая множественность истории, сливающихся с «политеизмом мифологического воображения», воплощающимся в мифологических повествованиях); социология масс-медиа (воссоздание мифологем в контексте массового сознания и масс-культуры). Общим основанием здесь является посылка, согласно которой существуют некоторые области опыта, не могущие быть постигнутыми с помощью научного, доказательного знания.

Ю.С. Осаченко