Иисус Христос

Согласно традиционному христианскому вероучению Богочеловек, вмещающий в «ипостасном» единстве Своей личности всю полноту Божественной природы (ср. Кол. 2:19) и всю конкретность человеческой природы; в одном лице Бог-Сын, Логос, «не имеющий ни начала дней, ни конца жизни» (евр. 7:3) — и человек, имевший этническую принадлежность, возраст и телесные приметы, родившийся в мир и в конце умерщвленный (хотя рождению предшествует чудо девственного зачатия, а за смертью следует чудо Воскресения). Для ислама И. X. — один из пророков (Иса), предшествовавших Мохаммеду. С точки зрения секулярной исторической науки — явившийся и действовавший в иудейской среде религиозный деятель первой пол. I в. н. э., с деятельности учеников которого связано начало христианства (и в чьей историчности, вопреки околонаучным предположениям начала XX в., позднее насаждавшихся советским официозом, не имеется причин сомневаться), родившийся, по-видимому, несколько раньше 4 г. до н. э. (условно принятая точка отсчета нашей эры «от Рождества Христова», предложенная в VI в., не может быть выведена из евангельских текстов и противоречит им, поскольку лежит после даты смерти царя Ирода), проповедывавший в родной Галилее и других землях палестинского ареала и казненный римскими оккупационными властями ок. 30 н. э.

Церк.-слав. Iисусъ (в дониконовской Руси и у старообрядцев Iсусъ) — «итацистская» транслитерация греч. Трстспх;, в свою очередь передающего yesua — арамеизированную форму древнеевр. KMemi^hosua («Господь спасение»); соответственно «этацистская» транслитерация дает латинский вариант Jesus, откуда передача имени в западных языках. Xpicтocъ (греч. Хрюхбс, «Помазанник») — передача евр. понятия «Мессия» (арам. maSiha', древнеевр. masiah). К нему близко по смыслу широко употребляемое в христианской традиции наименование «Спаситель» (в русском обиходе Спасъ); это как бы перевод имени «Иисус», в котором артикулируется идея спасения (ср. Евангелие от Мф. 1:21: «...и наречешь имя Ему Иисус, ибо Он спасет людей от грехов их»).

Ранних внехристианских источников, касающихся жизни и личности И. X., почти нет. Его характеристика у еврейского историка I в. н. Иосифа Флавия (Antiqu. XVIII, 3, 3, 63-54) интерполирована; однако вариант этого места, дошедший в арабском переводе в составе хроникального труда, не внушает подобных подозрений. Он звучит так: «В это время жил мудрый человек, которого звали Иисус. Образ жизни его был достойным, и он был известен своей добродетелью; и многие люди из иудеев и из других народов стали его учениками. Пилат приговорил его к распятию и смерти, но те, кто стали его учениками, не отреклись от его учения; они рассказали, что он явился им через три дня после распятия и был живым. Полагали, что он был Мессия, о котором пророки предсказывали чудесное» (Agapius, Kitab al 'Unvan, ed. par A. Vasiliev, Patrologia Orientalis t. VII, fasc. 4, Paris, 1912 , p. 472). Кроме того, у Иосифа Флавия упоминается «Иисус, по прозванию Христос» в качестве известного родича побитого камнями Иакова [в христианской традиции Иаков, Брат Господень] (Antiq. XX, 9, 1). В Вавилонском Талмуде (Sanhedrin 43а) говорится о Йешу-га-Ноцри (Иисусе Назарянине) как о человеке, который «творил знамения и чудеса и сбивал Израиль с пути», за что его казнили «в канун Пасхи», однако запись талмудической традиции произошла на столетия позже составления Евангелий.

В христианский канон вошло 4 Евангелия (греч. «Благовестия»), возникавшие через несколько десятилетий после описываемых событий. Наряду с этим существовали другие аналогичные повествования, ныне утраченные. Как явствует из самого названия Евангелий, это не просто нарративные тексты, имеющие целью просто рассказать о некоторых событиях, но «весть», непременно обусловленная своим религиозным смыслом (в современном языке критической протестантской экзегезы употребляется восходящий к Р. Бультману термин «керигматичность», который образован от греч. слова «керигма» — возвещение, проповедь). Однако эта ориентация Евангелий никоим образом не исключает точной и правдивой фиксации целого ряда фактов, порой отнюдь не легко укладывавшихся в схемы благочестивой мысли той эпохи; достаточно упомянуть версию о безумии И. X., имевшую хождение между близкими ему людьми (Мк. 3:21), взаимоотношения И. X. с Иоанном Крестителем, которые истолковывались противниками как статус (неверного) ученика для И. X. и превосходство Иоанна (например, в мандейской традиции), осуждение И. X. религиозными авторитетами его народа и римской властью, наконец, смерть на кресте, вызывавшая в позднеримскую эпоху более сильный брезгливый ужас, чем у нас — смерть на виселице (недаром Распятие, со временем ставшее каноническим сюжетом христианского искусства долго не изображалось совсем, а первые его изображения были сугубо условными). Евангельское повествование является не более, а гораздо менее стилизованным, чем долго не изображалось совсем, а первые его изображения были сугубо условными). Евангельское большинство средневековых житий святых, в историчности которых не сомневается никто; и оно резко отличается от позднейших апокрифов, т.е. не принятых традицией повествований, где разрабатываются эффектные образы чудотворчества И. X. уже в детские годы, живописные детали картины воскресения И. X. и т. д. При этом авторы Евангелий рассказывают, собственно, о последнем периоде жизни И. X., с которым связаны публичные выступления; 2-е и 4-е Евангелия так и начинаются с прихода И. X. к Иоанну Крестителю, 1-е и 2-е добавляют предания о рождении и детстве; сюжеты, связанные с промежутком от 12 лет (Лк. 2:41-52) до примерно 30 лет (там же 3,23), полностью отсутствуют.

Сюжетная канва евангельских рассказов о жизни И. X. рассказывается следующим образом. Его рождение предсказано ангелом (архангелом) Гавриилом, явившимся Деве Марии в галилейском (северно-палестинском) городке Назарете (Лк. 1:26-38) и возвестившим, что у нее должен родиться Сын, который будет чудесно зачат по действию Духа Святого; эту же тайну ангел, не называемый по имени, открывает Иосифу Обручнику усыновителю будущего младенца из числа обедневших наследников еврейской царской династии, явившись ему во сне (Мф. 1:20-23). По ветхозаветным пророчествам (Мих. 5:2) мессианский царь должен родиться на земле Иудеи, в Вифлееме, легендарном городе царя Давида. Провиденциальной причиной, заставившей Марию, ожидающую ребенка, и Иосифа отправиться в Вифлеем, оказывается объявленная римскими оккупационными властями перепись населения, по правилам которой каждый должен был записаться по месту исконного проживания своего Лк. 2:1-5). Там, в Вифлееме, и рождается И. X. — в хлеву, потому что не было им места в гостинице» (там же 2:7). Спасая младенца от царя Ирода (узнавшего о таинственных пророчествах и приказавшего уничтожать родившихся в Вифлееме младенцев как потенциальную угрозу своей власти), Мария и Иосиф бегут с ним в Египет, где остаются до смерти Ирода (Мф. 2:13-21). Годы, проведенные затем в Назарете, в целом окружены безвестностью; сообщается, что И. X. выучивается ремеслу плотника (Мк. 6:3), что по достижении им иудейского религиозного совершеннолетия (т.н. бар-мицва) во время семейного паломничества в Иерусалим отрок исчез и был найден в Иерусалимском Храме «посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их», что эти рабби «дивились разуму и ответам Его» (Лк. 2:47), и что в остальном он был «в повиновении» у Марии и Иосифа.

Перед выходом на проповедь И. X. отправляется к Иоанну Крестителю и принимает от него крещение, после чего уходит в пустыню на 40 дней (срок поста кающихся ниневитян в ветхозаветной Книге Ионы; ср. продолжительность т. н. великого поста, лат. Quadragesima [букв. «сороковая»], в практике православия и католицизма), чтобы в полном уединении и воздержании от пищи выдержать духовный поединок с дьяволом (Мф. 4:1-11, Лк. 4:1-3). Лишь после этого И. X. выступает с возвещением мессианского времени (Мф. 4:17). Возраст И. X. при этом приблизительно определяется в 30 лет (Лк. 3:23) — символически значимая пора совершенной зрелости; впрочем, в Евангелии от Иоанна как будто предполагается несколько более поздний возраст (см. 8:67: «Тебе нет еще пятидесяти лет»). И. X. призывает первых учеников (т. н. апостолы, букв, «посланники») из среды рыбаков Тивериадского озера, ходит с ними по Палестине, проповедуя и творя чудеса. Постоянный мотив — столкновения с иудейскими ортодоксами из числа соперничавших тогда религиозных течений фарисеев и саддукеев, вызванные тем, что И. X. постоянно нарушает формальные табу религиозной практики, отдавая приоритет милосердию: исцеляет в субботу, общается с грешниками и ритуально нечистыми лицами и т.д. (Вероучительно И. X. во всех спорных вопросах между фарисеями и саддукеями значительно ближе к фарисеям, но тем острее его критика духа набожного начетничества и обрядоверия.) Очень интересен вопрос о его отношении к третьему направлению тогдашнего иудаизма — ессейству (ср. Кумран-ские тексты). Слово «ессейство» не встречается в Евангелиях; высказывалась гипотеза, согласно которой обозначение Симона, в гостях у которого в Вифании был И. X. с учениками (Мф. 26:6 и др.), как «прокаженного», по смыслу несовместимое с ритуальным запретом для прокаженных проживать в населенных пунктах и тем более вступать в общение со здоровыми, возникло как искажение слова, обозначавшего ессея (интересно, что в Лк. 7:36, менее заинтересованного в нюансах классификации еврейских религиозных групп, это же лицо названо «фарисеем»); м. пр., об этом заставляет думать спор о благовониях, которыми грешница на пиру умащает И. X. — ессеи имели специальный запрет на употребление благовоний. Как наставник своих последователей, И. X. в иудейском контексте воспринимается как рабби, так к нему и обращаются (Мф. 26:25 и 49; Мк. 9:5; Ин. 1:38 и 49; 3:2). Евангелия чаще всего показывают И. X. именно учащим; иногда это происходит в синагогах или в пристройках Иерусалимского Храма, т.е. в нормальной обстановке деятельности рабби (впрочем, проповедь в пустынных местах более напоминает поведение пророка). Другие «учители во Израиле» диспутируют с И. X., как со своим коллегой и конкурентом. И все же он представляет собой в этой среде совсем особый случай, поскольку учит, не пройдя формальной выучки (Ин. 7:15) а главное, иначе говорит — «как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (Мф. 7:29; Мк. 1:22). Проповедь И. X. особенно акцентирует значение самоотверженной готовности к отказу от выгод и социальных преимуществ, от гарантированной обеспеченности, как решающего критерия духовной жизни. Сам И. X. своей жизнью странствующего проповедника, «не имеющего, где приклонить главу» (Мф. 8:20; Лк. 9:58), подает пример такой жизни. Очень важный мотив проповеди — обязанность любви к врагам и гонителям (Мф. 5:44-46).

В дни перед иудейской пасхой И. X. приближается к Иерусалиму, торжественно въезжает в город на ослице (библейский символ кротости и миролюбия в противоположность боевому коню), принимает приветствия от народной толпы, обращающейся к нему с ритуальными возгласами как к мессианскому царю, и властно изгоняет из помещений Иерусалимского Храма менял и торговцев жертвенными животными (Мф. 21:1-13; Мк. 11:1-11; Лк. 19:28-46; Ин. 12:12-19). Иудейские старейшины, составлявшие особое религиозно-административное и судебное учреждение — синедрион, решают предать И. X. (как опасного проповедника, стоящего вне системы школ, как нарушителя обрядовой дисциплины, и как вождя, могущего поссорить с ними римлян) своему суду, чтобы затем выдать на казнь римским властям. И. X. в кругу двенадцати апостолов тайно совершает пасхальную трапезу (т. н. Тайная Вечеря), во время которой предсказывает, что один из апостолов предаст его, а затем подает ученикам хлеб и вино со словами «это есть Тело Мое» и «это есть Кровь Моя», а себя уподобляя закланному и вкушаемому пасхальному агнцу, — прообраз христианского таинства Евхаристии (Мф. 26:20-29; Мк. 14:18-25; Лк. 22:8-38; Ин. 13, где евхаристические мотивы отсутствуют, но зато описано, как И. X. омыл ноги ученикам, подавая им пример взаимного служения). Ночь И. X. проводит с учениками в Гефсиманском саду к востоку от Иерусалима, «ужасается и тоскует», просит троих самых избранных апостолов (некогда присутствовавших при Преображении) бодрствовать вместе с ним и обращается к Богу с молитвой: «Отче! о, если бы Ты благоволил пронести эту чашу мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» Лк. 22, 42); напряжение его духа доходит при этом до кровавого пота (там же, 44). Посреди ночи приходят вооруженные пособники иудейских старейшин; И.Х. отведен на суд синедриона, где подтверждает свое мессианское достоинство (Мк.14, 61-62), за что ему выносят предварительный смертный приговор, а ранним утром отводят к римскому прокуратору Понтию Пилату для утверждения приговора. И.Х. ждет участь бесправных — бичевание и затем распятие на кресте (специфически римский способ унизительной и особенно мучительной казни).

Далее рассказывается, что когда по истечении субботы женщины из окружения И. X. пришли, чтобы еще раз омыть и умастить благовониями тело, саркофаг оказался пуст, а сидевший на его краю «юноша» (ангел) сказал, что И. X. воскрес и ученики встретят его в Галилее (Мк. 16:1-8; древнейший текст этого Евангелия здесь и кончался). Другие Евангелия описывают явления Воскресшего ученикам, завершающиеся вознесением на небеса; но само событие воскресения описывается только в апокрифах.

Церковное учение о И. X. как «единосущном» Богу-Отцу Сыне и Слове (Логосе) разрабатывалось в острых спорах в продолжение первого полтысячелетия истории христианского богословия. Образ И. X. в культуре христианских народов выявлял многообразный спектр интерпретаций, образующих, однако, сложное единство: в византийском типе иконографии — отрешенная царственность, аскетическая власть над собой, тонкость ума; для Франциска Ассизского — идеал радостной нищеты; в культуре позднего западного средневековья — прежде всего «Муж Скорбей» в терновом венце, требующий эмоционально-имаги-нативного вникания в тайну муки; для сознания XIX в., отчасти продолжающего жить, например, у Пастернака, — образ страдающей человечности.

Сергей Аверинцев.София-Логос. Словарь