Стилистика

Учение о литературной речи. Слово стиль (от στΰλος, stylus) означало у древних заостренный стерженек для писания на восковых дощечках, затем почерк; позже понятие стиля расширилось, перейдя в теорию и историю искусства. По отношению к литературе мы говорим о стиле там, где определенные характерные признаки словесного выражения указывают нам на его связь с известным общим началом — с личностью автора, школой, традиционными литературными формами и т. п., — другими словами, там, где мы видим известный пошиб индивидуальный или групповой. Часть понятия "стиль" вполне исчерпывается словом "слог"; но понятие "слог" (Sprachstil) уже, чем понятие стиля. Стиль по отношению к слогу есть то же, что рукописный шрифт по отношению к почерку: можно писать английским курсивом, рондо, прямым письмом — это будет стиль рукописи; но в ней, кроме этих традиционных черт, найдут выражение и своеобразные особенности пишущего, индивидуальные приемы его письма, его почерк; это и соответствует слогу в области словесного выражения. Когда художественные достоинства известного почерка таковы, что его начинают воспроизводить другие, он выделяется в особый шрифт. Это явление мы имеем в литературе, когда чей-нибудь слог становится стилем. Свой слог есть у каждого значительного писателя; стиль есть только у того, кто создал или способен создать школу. Есть еще один оттенок различия между понятиями стиля и слога. Слог есть только индивидуальный язык писателя; стиль есть совокупность изобразительных приемов, свойственных не только писателю и даже не только литературной школе, но и предмету сочинения, его настроению, его характеру. Еще Мармонтель исчислял элементы, создающие стиль, следующим образом: "во-первых, дух языка, затем свойства ума и сердца писателя, область литературы, в которой он работает, сюжет его произведения". Выразитель всех влияний, под которыми создается индивидуальность, стиль может считаться ярким выразителем самой индивидуальности писателя — и эта бесспорная истина сообщила громкую известность словам, приписываемым Бюффону: "Стиль — это сам человек". Известно, что Бюффон имел в виду нечто иное и никогда не говорил: "le style c'est l'homme". По его теории, идеи литературного труда суть общее достояние: они могут быть заимствованы автором, могут быть потом взяты кем-нибудь у него; но план и развитие мыслей — его стиль — составляют его собственность. Ces choses — мысли произведения — sont hors de l'homme, le style est de l'homme même. Но литературное движение со времен Бюффона шло последовательно и неудержимо к возвеличению творческой индивидуальности — и потому изречение Бюффона с новым содержанием, о котором он не думал, получило широкую популярность. Исходя из того несомненного положения, что наука занимается лишь уяснением общих законов, обыкновенно говорят, что субъективная сторона стиля (стиль, как слог) может быть лишь предметом критики отдельного произведения. "Понятие о слоге индивидуальном или личном выступает из области филологии", — говорит Буслаев. При этом необходимо, однако, иметь в виду, что точная и ясная характеристика слога писателя возможна только после тщательного научного его изучения. Изучение языка отдельного писателя составляет в высшей степени важную, хотя весьма сложную и, быть может, поэтому оставляемую в пренебрежении сторону историко-литературного исследования. То, что обыкновенно встречается в критических и историко-литературных трудах под видом характеристики слога, есть в лучшем случае подбор эпитетов, выражающих впечатление, произведенное на критика слогом разбираемого произведения, — художественные интуиции на место научного анализа. Даже самые удачные из таких характеристик грешат субъективностью, зачастую переходят в оценку и при всем их интересе имеют мало научного значения. Между тем, научное изучение языка писателя вполне возможно и необходимо. Язык писателя есть язык определенного народа в определенную эпоху; писатель принадлежит к известной группе или, вернее, к целому ряду групп; его собственное творчество вносит новые изменения в состав литературного языка. Исследование должно выделить все эти разнообразные элементы, оценить их комбинацию, определить собственный вклад писателя в словарь, синтаксис, этимологию, фразеологию языка. Это изучение не следует смешивать с общим исследованием языка; здесь различны и предмет изучения, и точка зрения. Языковед занимается целым языком во всех его разделениях и наслоениях; вся совокупность литературных памятников служит ему для того, чтобы установить нормы развития разговорного и литературного языка. Наоборот, изучая стиль отдельного писателя, мы имеем в виду только его язык; обиходная речь литературы и разговора нам известна, и мы стараемся только определить, какими элементами ее должен был пользоваться писатель ввиду тех или иных художественных требований, какие изменения он должен был внести в литературную речь, чем он при этом пользовался — оборотами иноязычными, народными и т. д. Этим уясняется и самое содержание произведения, ибо в том, что называется формой, нет ничего, что бы не было содержанием. Малейшее фонетическое изменение придает слову новую эмоциональную окраску и вместе с тем сообщает новый оттенок его значению. Словарь писателя должен быть определен во всей полноте с точки зрения его богатства и его качества, ибо это важнейший элемент стиля. Формальные элементы его речи также выразительны: падежи, наклонения, порядок слов, всевозможные отклонения от обычных форм — все это оказывает влияние на эстетическое действие литературного произведения и потому характерно для его стиля. Сюда же входит и изучение тех традиционных и новых оборотов, которые риторика называла фигурами (см.), а также всего богатства элементарных форм поэтического иносказания, объединяемых под названием тропов. Таковы отдельные задачи стилистического изучения писателя. Спрашивается, дает ли это материал для создания особой науки — С., отмежевывающей себе из всей области научного языковедения один отдел изучения литературной речи? "Стилистика, — основательно отвечал на это еще Буслаев, — есть не иное что, как та же грамматика, только в непрестанном применении к чтению писателя и к собственному сочинению. Многое предлагавшееся в риторике как собственное ее достояние принадлежит грамматике и словарю; напр., статьи о чистоте, правильности языка идут в синтаксис, этимологию и словарь; о синонимах — в словарь; об архаизмах — в историческую грамматику и вообще в историю языка; о провинциализмах и варваризмах — в сравнительную грамматику". Замечания Буслаева о применении С. "к собственному сочинению", а равно о чистоте и правильности языка как о предметах С. имеют в виду нормативные элементы С. — не науку, а прикладные поучения, часть старой риторики, трактующую о необходимых качествах хорошего слога. В этом виде С. и составляет часть учебной "теории словесности"; содержание ее программы излагают в следующем виде: "Слог и его роды: прозаический и поэтический. Свойства слога: правильность, чистота (архаизмы, неологизмы, варваризмы, провинциализмы), ясность, точность (синонимы, плеоназмы, тавтология и параллелизмы), изобразительность (эпитеты, тропы и фигуры), благозвучие (учение о периоде, стихосложение)". Очевидно, и следа научного учения о литературной речи здесь нет; большая часть отделов относится к разным областям языкознания ("чистота", "правильность") и поэтики ("изобразительность", "благозвучие"), где эти вопросы рассматриваются по существу, а не только с точки зрения их отношения к "общим" свойствам "хорошего" слога. Внимания научного языкознания заслуживала бы и римская "теория трех стилей" (высокого, среднего и низкого), известная у нас по рассуждению Ломоносова: "О пользе книг церковных" (см. Риторика). Здесь имеются хотя слабые, но основательные зачатки классификации стилей, которая могла бы быть первым шагом к созданию научной С., не ограничивающейся изучением индивидуального стиля, но ставящей и общие положения. Ср. W. Wackernagel, "Poetik, Rhetorik unn Stilistik" (1873); Adolf Philippi, "Die Kunst der Rede"(1896); Michelsen, "Katechismus der Stilistik" (1881), Schiessl, "System der Stilistik" (1884); Calmberg, "Die Kunst der Rede" (1885); Elster, "Prinzipien der Litteraturwissenschaft" (1897; указаны сочинения о языке всех выдающихся немецких писателей). Превосходную попытку подвести под учебную нормативную С. научные психологические основы представляет собой "Manual of English composition and rhetorics" Бэна (русск. перев.: "С. и теория устной и письменной речи", 1886). Опыты изучения языка и слога важнейших русских писателей в лексическом, этимологическом, синтаксическом и стилистическом отношениях представляют собой исследования В. Истомина: "Главнейшие особенности языка и слога произведений Державина, Жуковского и Батюшкова (Варшава, 1893), Капниста, Богдановича, Лермонтова, Грибоедова, Пушкина (Варш., 1894), Ломоносова, Карамзина, Дмитриева (1895), Крылова, Кантемира, Баратынского (1895), Гоголя, Фонвизина, Озерова (1897), Хераскова, Сумарокова, Екатерины II" (1898).

Л. Горнфельд.